Выпускники минского иняза

В мобильнике замурлыкал будильник, переводя сонное небытие в осязаемую реальность. Подобная трансформация всегда напоминала ломку. «У-у-у, опять на работу», — с ненавистью взбрыкнула очнувшаяся мысль, однако сегодня сознание включилось с опозданием, и все чуть не закончилось банальным цейтнотом и последующим выпадением из графика. Благо, многолетние тренировки организма довели до совершенства его рефлексы, поэтому упущенное удалось наверстать, слегка пришпорив плоть, простимулировав ее повышенной порцией адреналина.

НАСКОРО хлебнув самую первую, самую сладостную порцию кофеина и уже в прихожей перед зеркалом от пола до потолка впопыхах завязывая галстук, Алан почувствовал, что постепенно все укладывается в привычное русло.

На улице он окунулся в сероватую полумглу. Было еще по-летнему тепло, но солнце потерялось где-то за тучами, равномерно-мертвенно освещая все вокруг, лишая глаз восприятия многокрасочной радости. На мгновение мелькнуло: «Однако, осень на носу. И так всегда — «как порох сгорело короткое лето» — и тут же растворилось где-то в глубинах подсознания. Не до конца проснувшийся организм коротко судорожно передернулся, пытаясь стряхнуть оцепенение. Ни к чему не обязывающие мысли чередовались в голове, будто кто-то тасовал карты, проскальзывали дальше, уступая место новым пустым оболочкам без содержания. В общем, утро было пронизано какой-то депрессивной вялостью, гасившей искры активности прямо в зародыше.

Взгляд Алана бездумно хаотически перемещался, питая мозг панорамными фрагментами, не складывая их в стройную картину окружающего бытия. Но что-то мелкими незаметными порциями стало пробивать бреши в этой блокаде, навязчиво атакуя сознание, и это было сродни писку комара, жаждущего твоей крови в ночном мраке, — утомительно и неустранимо.

И только теперь Алан начал более осознанно всматриваться в происходящее вокруг. «Как-то все… что-то… ну, да, машин нет… и люди, где они?». Алан беспомощно вертел головой по сторонам, пытаясь сообразить. Действительно, пока он стоял на остановке, ожидая автобуса, — а стоял он уже довольно прилично — мимо по пустынной улице проехало всего-то пара автомобилей с зажженными фарами, на самой остановке не наблюдалось привычного ажиотажа. Под ложечкой заныло, как обычно бывало в моменты ожидания чего-то неизвестного и малоприятного. «И черт его знает, померещится же всякое», — трассером мигнуло в голове. Однако в следующую минуту послышался нарастающий рокот мощного мотора, и тут же мимо пролетел огромный черный бронированный внедорожник. По группке ожидающих на остановке пронесся шорох и шелест: «Это ж кортеж президента, охрана вон, видишь… Скоро и сам проедет.» Все замерли в оцепенении — настолько привыкли не делать резких движений при проезде высокопоставленных бонз, ибо активных или непонятливых быстро изымали из толпы и увозили неизвестно куда.

Черный броневик метров через сто резко тормознул, со скрежетом и визгом совершив «полицейский» разворот, и уже медленно пополз назад вдоль тротуара, приближаясь к остановке. Народ окончательно застыл, и откуда-то спустилась звенящая тишина, накрыв всех напряженным саваном. Автомобиль наконец подъехал и остановился прямо напротив монументальных изваяний, еще минуту назад бывших живыми людьми. Сквозь черные тонированные стекла конечно ничего не было видно, но почти реально осязаемо чувствовалось, как изнутри сканировался каждый стоящий. Но вот через несколько минут дверца броневика открылась, и появилась крепкая высокая фигура в черном, лишенная каких-либо броских примет. Алан только что и успел мысленно отметить, каким пристальным буравящим был взгляд незнакомца, как тот поднял руку и, наставив палец прямо перед собой, коротко, негромко, но четко выдохнул: «Ты!»

Те несколько человек на остановке, что окружали Алана, как при порыве ветра откачнулись, образовав как бы мертвую зону вокруг него. Алан продолжал стоять: импульсы его сознания тормозили, поэтому осмысление также запаздывало.

— Ты! Ко мне! — властно повторил незнакомец, не опуская руки. И хотя между ними было несколько метров, Алану казалось, что чужой палец уперся ему прямо в нос. Холодный давящий взгляд не оставлял сомнений в том, что обращались именно к нему, Алану. У него вдруг вспотели руки и спина, ноги стали ватными, как во сне, когда пытаешься убежать от неопознанной леденящей душу опасности, но не можешь даже пошевелить конечностями, язык стал сухим и будто увеличился так, что еле умещался во рту и только мешал своим присутствием. Алан попытался что-то выдавить из себя, но получился какой-то несуразный хриплый писк. Не помня себя и не ощущая собственного тела, как кролик в пасть удава, Алан переместился ближе к машине.

— Стоять, не шевелиться, — незнакомец крепко взял за руку выше локтя так, что даже при желании этого сделать было бы невозможно. Отстраненно подумалось: «Все как в дурном кино».

Как ни странно, именно этот крепкий захват привел Алана в относительно вменяемое состояние, которое он почувствовал по начавшей возвращаться ироничности. «Гоблин, не иначе», — первое, что пришло на ум.

«Гоблин» отвернулся и уставился в сторону ожидавшегося кортежа. Из его уха за спину под воротник уходил крученый провод рации. Видимо, в этот момент он принимал некое сообщение, о чем Алан догадался по застывшей маске на лице охранника. Секунды спустя «человек в черном» коротко доложил своему невидимому начальству: «Отработали, вас видим, ждем».

И действительно, стремительная колонна уже издалека слепила глаза едким ксеноном. Впереди шел такой же черный бронированный внедорожник, крякая спецсигналом, за ним почти касаясь бампером, летел лимузин, тоже черный, длинный, с флажком-штандартом президента. Замыкали процессию еще два шедшие уступом броневика.

Вся колонна приблизилась и мгновенно остановилась напротив. Из президентского лимузина появилась еще одна фигура в черном, быстро огляделась по сторонам и сделала знак рукой, после которого державший Алана, не отпуская его, тренированным движением быстро передал в руки второго охранника. Алан, будто щепка в бурном потоке, пролетел в одно касание по проложенной охранниками траектории и, понукаемый в спину, резво нырнул в утробу лимузина. Позади мягко, ставя жирную точку, безапелляционно чмокнула дверца, отрезая от наружного мира и засасывая, словно в черную дыру.

Впрочем, изнутри пространство излучало ауру обволакивающего комфорта: кожаные широкие диваны, приглушенный свет, ненавязчивая фоновая музыка, странноватый, но приятный тонкий аромат, возбуждавший в мозгу неясные ассоциации — все переплелось, и создавалось ощущение некой нереальности текущего момента. Однако первые созерцательные впечатления моментально рассеялись как дым, наткнувшись на тяжелый прямолинейный взгляд обитателя внутреннего пространства, и не просто обитателя, но хозяина. Алан сразу это почувствовал всем своим существом.

— Присаживайтесь, — прозвучал глуховатый с хрипотцой голос. Алан машинально опустился на диван, издавший под ним приятный вздох. Откуда-то из полумрака из-за плеча выплыла кисть руки в черном, резко оттененном полоской ослепительно белого манжета с бокалом вина.

— Шампанское… Берите, не стесняйтесь, — хрипнул все тот же голос. Алан машинально взял бокал и, наконец, пригляделся к владельцу голоса и царапающего взгляда.

Перед ним сидел уже немолодой, седой мужчина со следами нервных перегрузок и физических излишеств на лице, с плотной, хотя в чем-то и несуразной, но крепко сшитой фигурой.

— Думаю, представляться мне не надо, — не то спросил, не то констатировал хозяин лимузина.

— Да, в этом необходимости нет, — поддакнул Алан, — президента знает каждый.

— Тогда, пожалуй, перейдем к делу.

— Я вообще-то с трудом представляю себе, чем бы я мог быть интересен или полезен.

— Ну, вас выбрали не совсем случайно, как вы могли бы догадаться. Первого встречного с улицы не подсаживают в президентский лимузин.

— Именно это меня и смущает, почему все-таки я?

— За вами, скажу откровенно, наблюдали достаточное время, но предварительно вас «вычислил» компьютер.

— ??

— Не удивляйтесь. Был введен запрос с определенными требованиями и параметрами, — и вот он результат — вы. Но вы правы, выбор пал на вас потому, что анализ всей информации о вас, которую мы собрали, — а это, поверьте, достаточный объем — дал нам основание считать вас тем самым «vox populi», вернее, его неким наиболее ярким выразителем, с которым у нас есть желание и, более того, потребность пообщаться, чтобы услышать этот vox. Услышать, так сказать, из первых уст от человека с улицы, если хотите, а не иметь подготовленное и срежиссированное заранее шоу. Так что у вас также есть уникальная возможность сказать в лицо все, что думаете, не опасаясь за последствия. Ну, как?

Алан помолчал, собираясь с мыслями покручивая бокал в пальцах. Подумалось: «Да, ситуация. Откровенничать на самом верху — это как-то…» Дальше мысль он развивать не стал, ибо это «как-то» не желало втискиваться в четко очерченную смысловую оболочку, постоянно ускользая и выворачиваясь, на что Алан про себя плюнул и попытался собрать в кучку неразбериху в своей голове.

— Это все очень неожиданно, — в конце концов выдавил он из себя. — Даже не знаю, что говорить и к чему все это.

— А вы все-таки попробуйте, у вас должно получиться. По крайней мере, так уверяет компьютер. Итак, я жду, — голос звучал требовательно, не оставляя места спасительным уверткам.

— Ну, ладно, а что вы хотите услышать?

— Правду, одну только правду и ничего, кроме правды.

— Да, но о чем? — Алан все ж таки сделал судорожный финт в сторону, вообще-то слабо надеясь увильнуть или потянуть время, но в следующее мгновение понял всю несерьезность таких нехитрых приемов, так что и сам их отбросил за ненадобностью.

— О главном, естественно. Полагаю, вам не стоит растолковывать, что имеется в виду.

— Что ж, пожалуй.

Алана вдруг охватило какое-то равнодушие, сковывавший страх рассеялся. Он продолжил:

— Вы хотите главное, то есть, узнать мнение о происходящем и имеющей место реальности, не так ли?

— Совершенно верно.

— Но мнение мое скорее — это мнение, как бы так выразиться,.. людей с интеллектом выше среднего. И оно, это мнение, естественно, отличается от мнений других категорий.

— Резонно, однако, как мне кажется, вы в состоянии представить мнения всех категорий.

И после паузы:

— Хорошо, начните с более близкой вам категории, интеллектуалов, если хотите.

Алан помолчал, собираясь с мыслями, затем начал:

— Если говорить обобщенно, кстати, за все категории, — раз уж мы об этом, — то люди элементарно боятся, все — и интеллектуалы, и пролетарии.

Алану показалось, что по лицу его собеседника едва заметно промелькнуло удовлетворение от услышанного, однако он продолжил:

— Но это не тот случай, когда «раз боятся, значит, уважают», — не без удовольствия Алан дерзко махнул емкую лоханку дегтя в бочку медового елея.

Брови напротив дернулись и насупились.

— Те, кто пониже, пьют и закусывают и вроде бы довольны, — развивал он тему. — Но, только принимая и то, и другое, берут не стесняясь, а про себя хитро посмеиваются: мол, мы не гордые, конечно, но и свое понятие имеем. Так что страх здесь достаточно специфический, с подкладкой, я бы сказал, без почтения. Что же до более продвинутых, тут картина складывается поинтереснее. Эти могут уважать и по-настоящему уважают только успешных профессионалов, мыслящих о будущем стратегически в целом и в частностях. Но беда в том, что таковых на высоких постах катастрофически не просматривается.

Алан подумал, что, наверно, говорит лишнее, но, закусив удила, несся дальше очертя голову, испытывая новое чувство бесшабашной раскрепощенности:

— Да, беда в этом, поскольку путь наверх таким просто заказан, судя по известным фактам. При этом у них есть все основания испытывать, — а это как раз и имеет место, — пренебрежение к руководству в целом.

В общем, складывается ситуация двух параллельных линий, вдоль которых движутся пастухи и стадо, каждый сам по себе. Кроме того, подавление всех малейших намеков на самостоятельность — дело неблагодарное и бесперспективное. Такое положение чревато, если только не является целью.

Алан осекся и взглянул на своего vis-à-vis и по застывшей на лице маске понял, что интерес на другом конце окончательно угас. Продолжать уже не было смысла, однако он спросил:

— Вы услышали что-то новое для себя? Разве это открытие или новость? По-моему, я озвучил банальные вещи.

— Безусловно, нового для себя я ничего не почерпнул, аналитики наши работают весьма эффективно, поэтому, действительно, откровений не случилось. Ценность ваших высказываний скорее в том, что их высказали именно вы, так сказать, живой человек. Полагаю, можно на этом закончить, и будем считать эксперимент исчерпанным.

После этих слов дверь почти беззвучно отошла в сторону, открывая доступ в широкий мир. Алан почувствовал властную ладонь на своем плече, безвариантно задававшую направление его дальнейшему движению, после чего ему оставалось только довольно проворно переставлять ноги, поспевая за ускорением тела, чтобы не выпасть, а все-таки выйти из автомобиля.

Едва коснувшись тротуара, он услышал плавную сдержанную мощь нарастающих оборотов двигателя за спиной и когда обернулся, увидел улетающий в однотонную серость кортеж.

«Интересно, на сколько я себе наговорил?» — первое, что пришло на ум стоящему в одиночестве Алану. «Ну, и какая теперь к черту работа?»

В состоянии прострации он побрел обратно домой, пытаясь на ходу осмыслить произошедшее. Взвинченный стресс требовал разжижения алкоголем.

Дома звучали голоса. Сразу не разобрать, чьи. «Да какая разница?» — тупо зашевелилось в мозгу.

Алан прошел на кухню, плеснул себе из припасенной на такие случаи бутылки изрядную порцию виски в стакан и опрокинул залпом, глотая жгучую жидкость. Когда тепло разошлось по телу, он прислушался к голосам и, прихватив вновь наполненный стакан, пошел на них.

В гостиной были Пол Паютис и Тина Сарафф. Тина сидела, глядя большими немигающими глазами на Пола, а он нервно ходил взад-вперед, курил и трясущимися губами отрывисто выплевывал фразы.

«Вот так номер. Это как же они здесь очутились?» — как сквозь пелену стало доходить до Алана. Но мысль не получила развития, наткнувшись на пронзившую раскаленной иглой сознание суть говорившегося.

— Взяли Х (Пол назвал известную фамилию). Y тоже. На самом верху вообще многие оказались в этом замешаны, готовились акции, очень серьезные — фактически переворот, и нам теперь надо что-то думать, раз уж мы с ними .

— Но ведь это конец! — пресекающимся шепотом вырвалось у Тины. — Нас арестуют, нам конец, — повторила она, физически ощущая поднимающийся снизу леденящий холод обреченности.

— Да, — продолжил Пол, — сейчас начнут хватать всех, поднимется волна, нам не устоять. Срочно надо все бросать и уходить, уезжать. Срочно! Были такие большие надежды, так много вложено, думалось, что если уж такие люди с нами, то точно все получится. И вот — крах. Полный. Конец.

Тина и Пол еще что-то обсуждали, лихорадочно хватаясь за какие-то вещи, в беспорядке разбросанные по комнате, затравленно суетились, сбиваясь, полагаясь на сумбурную интуицию.

От услышанного Алана вдруг бросило в странное ощущение некоего раздвоения личности, когда тело в состоянии стресса как бы немеет, теряя обычную чувствительность, одновременно становясь невесомым, будто бы чужим, от чего начинает казаться, что оно, тело, чужое, не твое, и через это все происходящее вокруг воспринимается отстраненно, словно смотришь на себя совершенно со стороны, как если бы сам был посторонним наблюдателем.

В таком состоянии Алан даже не заметил, как оказался на улице. Ноги как деревянные. Опустевшая голова казалась огромным обшитым металлическим листом ангаром, как будто гремевшим от хаотично натыкавшейся на его стенки тупой мысли, что надо непременно попасть в магазин рядом с домом. Он даже не пытался анализировать текущий момент, просто механически отрешенно пытался выполнить сиюминутную миссию.

Однако действительность вокруг тоже изменилась: повсюду густо шныряли патрули в камуфляже. Не пройдя и пары метров, Алан тут же столкнулся с одним из них, преградившим ему путь.

— Куда?

— Да я в магазин.

— Назад.

— Да в магазин, вон туда…

— Назад. Запрещено. Передвижение только по спецразрешению. Назад.

Алан на автомате развернулся и, пройдя несколько метров, юркнул в кусты рядом с пешеходной дорожкой, ведущей во дворы. Ноги окончательно перестали повиноваться, и он, весь окутанный животным ужасом, парализованный, стоял за кустами, не в состоянии пошевелиться, умерщвляемый своим этим ужасом, умирающий заживо, задыхающийся, чувствуя, как темный хаос нарастает в нем, сводя с ума, безжалостно давя и ломая, пригибая к земле, заставляя искать спасение в самой земле, когда перестаешь даже просто быть, а только стремишься исчезнуть, раствориться, уйти в небытие. И вот уже нервы не выдерживают, натянутые до предела, и нечто животное, первородное готово поглотить тебя окончательно, и в этот момент, на самом пике, на самом кончике вдруг…

В мобильнике замурлыкал будильник, спасительно вырывая затерроризированное сознание из цепких когтей ночных кошмаров, вбрасывая его обратно в осязаемую реальность.

«Так это был сон… всего лишь сон», — разошлась теплом по измотанному организму регенерирующая мысль.

Уже в прихожей перед зеркалом от пола до потолка впопыхах нервно завязывая галстук, Алан почувствовал, что постепенно все укладывается в привычное русло. Подумалось: «И приснится же такое. Наваждение. Чертовщина. Просто жить не хочется после такого.»

Размышления перед зеркалом чуть не закончились банальным цейтнотом и последующим выпадением из графика, но упущенное удалось наверстать, слегка пришпорив плоть.

Но и за порогом (дома? сознания?) Алана продолжало сверлить: «Быль, небыль? Вот тебе и сон в лунную ночь.»

Александр НЕГРЕЕВ

Минск, осень 2011 – зима 2012 г.

10.02.2012
v. 1.1