Выпускники минского иняза

ДЕНЬ не задался. Совсем. С самого утра. Когда в разговоре жены с детьми всплыла давнишняя тема, которая, как ему казалось, настолько отошла в прошлое, что волновать уже не должна бы, но вот — поди ж ты! — зацепила, будто только вчера вызрела. Стало неприятно, вместе с тем поднялась подзабывшаяся обида, от которой нестерпимо захотелось съязвить да побольнее укусить. Он было даже рот уж раскрыл, готовясь отпустить полную уничтожающего сарказма реплику, но осекся, почувствовав неуместность, да и скорее, никчемность и бессмысленность такого демарша. Потому и промолчал, но настроение было испорчено безнадежно.

По пути на работу мрачное состояние усугубилось, подогреваемое черными мыслями. Смятенные чувства оформились в терзания и разрослись до размеров мохнатого мерзкого паука-монстра, который заполнил все внутреннее пространство, ворочаясь и вызывая чувство острой гадливости и подсознательного содрогания. Наконец, добравшись до метро и спустившись на перрон и взглянув по привычке на электронное табло, он увидел, что выпадает на пару минут из обычного графика, неизбежно попадая в цейтнот, отчего разозлился на весь свет. И что постоянно надо почему-то лететь, как взмыленная лошадь, и все ради того, чтобы всего лишь вовремя отбиться на электронной проходной, будто от опоздания, скажем, на пять или десять минут бизнес всей компании одномоментно рухнет! И что от работы ни морального, ни материального удовлетворения и т.д. и т.п. В общем, все плохо и беспросветно.

Уже в офисе, сидя в кресле перед компьютером, невидяще и ненавидяще уставившись в монитор, он с мазохистским наслаждением расковыривал душевные раны, находя новые причины и поводы для перманентного воспроизводства своего нерадостного состояния, находя в этом своеобразную прелесть и извращенное удовольствие. Серая мрачная глубокая осень за окном этому только благоприятствовала.

К обеденному перерыву кризис достиг своего апогея, и, чтобы развеяться и не видеть осточертевшие лица коллег и не слышать опротивевшие голоса, чтобы побыть в одиночестве на людях, когда к тебе никто не пристанет с малоинтеллектуальным разговором, — а пуще всего, просто пусть все сгинут на время в тартарары! — он выбрался из места средоточия душившей его атмосферы на свежий во всех смыслах воздух, надеясь переключить сознание и размять члены.

Легкий шопинг отчасти развлек, не устранив первопричину, хотя он на это и не надеялся, ощущая всем организмом тоску, засевшую внутри как занудная мигрень. Переходя от магазина к магазину, расположившихся в линию на одной стороне улицы, он медленно созревал, выкристаллизовывая смутно зародившуюся мысль. Идея в своей сути была не нова, но чертовски хорошо вписывалась в текущее настроение, исподволь подталкивая к ее полному приятию. Как только магазинчики закончились и он несколько обескуражено на мгновение застыл на месте, внезапно лишившись инерции движения, траектория блуждавшей крамольной мысли приобрела упорядоченное направление. Таким образом, идея приняла законченный вид.

Он резво повернул на переход и уверенным шагом направился к отдаленной торговой точке, находившейся, впрочем, ближе к офису, чем остальные, и имевшей в силу своей обособленности вполне себе камерный вид и соответствующий дух.

Внутри открылось если не изобилие, то достаточно широкое разнообразие товаров повседневного спроса, впрочем, его интересовал конкретный уголок с алкоголем, расставленным по периметру закутка на полках высотой на вытянутую руку. Он долгим взглядом окинул стеллажи, остановился на рядах коньячных бутылок и на несколько минут погрузился в изучение и созерцание, взвешивая все «за» и «против», определяя приемлемое для себя соотношение цены и качества. Чуть позже раздался глубокий, но сдержанный вздох, который означал, что выбор сделан. Бутылка коньяка, снятая с полки, уютно устроилась в теплой ладони, отдаваясь на милость обладателя. Он подошел на кассу, держа кошелек наперевес, из которого извлек новую, почти хрустящую, нарядную и свежую стотысячную купюру, такую красивую, что так и подмывало сказать, что он сам ее накануне нарисовал, но кто же в здравом уме и твердой памяти осмелится создавать конкуренцию мастеру банкнотной живописи — Нацбанку?! Впрочем, наш герой в этом вопросе всегда был вполне себе законопослушным гражданином и высокими художественными талантами никогда не обладал. Но, история о другом.

Так вот, вернувшись в офис, все также снедаемый негативом, он угрюмо уселся за стол, слегка помедлив, достал из ящика одну рюмку из хранящегося — так, на всякий случай — комплекта, решительно отвинтил пробку и налил из бутылки, сосредоточившись на процессе. Употребленное, увы, облегчения не принесло, даже наоборот, тяжким камнем придавило разбалансированную психику, приведя ее в состояние окончательного раздрызга и подавленности. И уже дома все-таки он не сумел сдержать раздражения и сорвался на домашних, устроив «разбор полетов с построением», заведясь от какого-то ничтожного повода. Упившись черной энергией по самую пробку, он в конце концов затих в углу дивана, тупо сверля взглядом экран телевизора. На этом день завершился.

На следующее утро облегчения не наступило, хотя он в отчаянии и безнадежно ждал изменения воли небес. Не случилось. Ну, так бывает. И все повторилось, когда он мрачный — мрачнее тайфуна — с пустыми глазами, как у обколовшегося наркомана, еле досидел до конца рабочего дня, периодически удивляясь собственной способности раздувать в кратчайшие сроки еле теплящуюся искорку внутреннего конфликта до размеров бесконтрольного пожара в джунглях. Что ж, тоже талант, хоть и специфический.

Как бы там ни было, день неумолимо двигался к завершению, мохнатый паук, с комфортом расположившийся в душе со вчерашнего утра, менять дислокацию не намеревался. Впрочем, его присутствие стало привычным и вполне органичным, а его исчезновение скорее внесло бы хаос и дисгармонию в уже настоявшуюся и устоявшуюся «готическую» архитектуру тонкой внутренней организации, роднившей его в ощущениях с возникающей симпатией заложника к своему похитителю. Требовалось поставить некую жирную точку, произвести действие для компенсации напряжения. Рука, повинуясь импульсу, выдвинула ящик стола. В нем стеклянно стукнуло, потом булькнуло, и, наконец, открылась взору недопитая бутылка, которую он с омерзением к самому себе и вынул на свет. Крутнув ее так, что содержимое завертелось волчком, он какое-то время отрешенно наблюдал за образовавшимся вихрем в закрытом малоразмерном объеме и затем прямо из горлышка в несколько глотков опорожнил сосуд. Окончательно одевшись и аккуратно закрыв за собой дверь офиса, он двинулся на выход по длинному коридору, разбрасывая по сторонам гулкое эхо шагов.

Ну, и при чем тут упомянутая в названии Директива, спросите вы. Отвечу. А совершенно не при чем. Бумажка, да и только. Бумаженция, каковых есть неисчислимое великое множество. Не заморачивайтесь. Лишнее это. Тьфу и подтереться.

Александр НЕГРЕЕВ

Минск,

ноябрь – декабрь 2013 г.


v. 1.0